СВЯТАЯ РУСЬ.

СВЯТАЯ РУСЬ.

Архимандрит Константин (Зайцев)



Слава и благоденствие еще не составляют характернейших признаков Киевской Руси и не оп­ределяют главнейшего основания ее привлекательности в глазах русского народа. Киевская Русь для него – Святая Русь по преимуществу.

«Деревенская Русь до сих пор помнит и знает старый Киев, любит и непритворно чтит, как не чтила и не любила никогда ни одной из столиц, его сменивших, - писал незадолго до Великой войны один обозреватель художественных памятников Киева. - Киев – центр на- родного паломничества, земля обетованная, «святые места», первые после Иерусалима, увидеть которые заветная мечта сермяжного человека. И в других старинных городах, где есть чудотворные иконы и мощи, бывают богомольцы, но небольшими группами, расплы- вающимися в уличной толпе. В Киеве не то: весной, пока не начались полевые работы, и в конце лета по направлению от Лавры и до Андреевской церкви тянутся тысячные вереницы загорелых усталых людей с мешками за плечами. В большинстве малороссы из бли- жайших губерний, они оглашают весенний воздух своим мягким певучим говором, наполняют улицы жизнью и суетой. Еще более запы- ленные, растерянные в чуждой обстановке, тянутся за «хохлами» великороссы центральных губерний… Хорошо ходить за ними по церквам: шумная и суетливая на улицах, толпа в церкви преображается совершенно. Молчаливые и чинные, в глубоком сознании свя- тости делаемого, они по очереди прикладываются ко всем святыням, ставят свечи, благоговейно молятся и идут дальше от церкви к церкви».

Когда говорят о «Святой Руси», этим не отрицают темных и грешных сторон русской жизни, а подчеркивают лишь наличие идеала святости, усвоенного народом для оценки личной, общественной и государственной жизни. Не было народа, который бы с принятием святого крещения и в такой мере испытал воздействие основной идеи христианства: признания тяжести всего земного по сравнению с блаженством или муками, ожидающими человека в вечной жизни, в зависимости от того, принял он во временной жизни благовестие Христа Спасителя, или отверг его. Не было народа, который с такой доверчивостью и целостностью подчинялся руководству Церкви, наново устрояя культуру, мировоззрение, быт, политический уклад.

Многое способствовало само отданию Руси православию. Не имела она блестящего наследия античной цивилизации, которое рас- щепляло душу «ромея», приобщавшегося к истине церковной. Не было на Руси развитого туземного язычества, обладавшего кадром служителей, капищами, разработанным культом, навыками властного руководства. Душа русская, по природе своей, как и всякая душа, христианка, - могла, поэтому отдаться христианской истине с целомудрием и самозабвением недоступными ни народам, культурно со- зревшим под сенью Эллады и Рима, ни свежим германским народам, таившим в себе неистребимое сознание своей духовной обособ- ленности, своей особой народной души, особых национальных судеб, особого религиозного мира – до христианских и вне христианских.

С другой стороны, Русь получила христианство из Византии, когда точно и окончательно формулированы были на вселенских собо- рах христианские догматы, когда сложился строгий и величественный иерархический строй Церкви, устоялись формы благочестия, выработано было благолепное богослужение и церковное пение, создана была огромная и разветвленная святоотеческая литература, оформились типы подвижничества. «Непочатое никакой цивилизацией и незатронутое варварское язычество с одной стороны, а с другой – уже вполне сложившееся, выхоленное долгим преданием, очищенное вселенскими соборами от всех привходящих или еретических учений, властное и торжественное, покоящееся на прочных устоях церковности и государственности христианство Византии. Никогда, нигде, ни в какой географической или хронологической связи эта антитеза не представляется более резко» (Аничков).

Это монументальное целое предстало притом Руси не как нечто чуждое, иноземное, непонятное: близкое по крови и языку люди принесли на Русь греко-православную культуру ославяненной во всем ее объеме. Язык, богослужение, пение церковное, священное писание, святоотеческие книги, богатая литература церковная – все это было доступно русским. Даже миссионерские кадры, прите- кавшие на Русь из самой Византии, в значительной мере были братскими – из огреченных славян.

Но всего этого было бы мало, если бы не особый характер русской души, не особая ее устремленность. «Ни “Старая Англия”, ни “Прекрасная Франция”, ни “Ученая Германия”, ни “Благородная Испания”, никто из христианских наций не пленился самым сущест- венным призывом церкви ни более, ни менее как именно к святости, свойству Божественному. А вот неученая, бедная, смиренная, грустная северная страна дерзнула претендовать, если хотите на сверхгордый эпитет «святой», посвятила себя сверхземному идеалу святости, отдала ему свое сердце» (Карташев).

Поскольку эта было так, Русь получала от Византии больше, чем та имела сама! «Православие создано не русскими, а византий- цами, говорил К. Леонтьев, но оно до того усвоено нами, что мы и как нация и как государство без него жить не можем». «Усвоение» православия на Руси было более целостным, чем в Византии. Целостность сознания, как это убедительно показал Иван Киреевский, органически присущи православию, и она, конечно, была в высокой степени характерна для создававших греческое православие «отцов церкви», но мы не найдем ее в быту византийском: не представимо словосочетание «Святая Византия».

Русь же восхотела быть Святою Русью. Конечно, она не стала ею. Отсюда неизбывное чувство греховности, - спасительная настроенность покаянная, которая звучит в русских памятниках. Святость – блаженный удел избранных. Святыми и становились лучшие люди Руси подвигом добрым стяжавшие венец святости – отшельники и воины, варяги и славяне, мужи и жены, святители и князья, аскеты и мученики. За этими святыми идет Русь, как за своими вождями. Их деятельностью, их примером, их поучением ширится и углубляется христианство на Руси и строится самая Русь. Пусть результатом долгого предварительного процесса было крещение Руси, оно само было лишь началом грандиозного дела христианизации Руси. Пусть пришло христианство не на конце меча чуждых по языку и крови завоевателей – крестоносцев, а в атмосфере победных торжеств приняло его Русь – не без сопротивления шло распространение его и на русских просторах. И все же о насильственном крещении нет речи на Руси. Эпизод подавления языческого восстания в Новгороде, рассказанный в Иоакимовской летописи, поразил воображение современников своею исключи- тельностью и породил поговорку народную о Добрыне и Путяте, крестивших мечом и огнем. Зато прославлен сонм миссионеров, великими трудами, а иногда и кровью запечатлевших подвиг апостольский в разных землях русских. Первыми мучениками за веру Христову на Руси были (после Феодора и Иоанна, убитых при Владимире) св. Леонтий Ростовский и просветитель вятичей св. Кукша.

Часто и с полным основанием говорят, что распространение христианства на Руси шло не снизу, а сверху. Тем более поучительно, в какой мере показ, пример, поучение, подвиг крестный первенствовали на Руси по сравнению с мерами принуждения. «Русский народ крестился легко и без борьбы, как младенец, и христианство озарило его младенческую душу», можем мы повторить за Константином Аксаковым.

Нередко упрекают древнюю Русь в прочности языческих верований, с которыми якобы механически сопрягалось христианство. Этот упрек поверхностен. Конечно, в быту сохранялся заметный осадок языческих поверий и суеверий, обрядов и навыков, которые нередко могли являть, под внешним лишь покровом христианства, целую систему параллельных ему верований. Это – так называемое «двоеверие», с которым церковь вела упорную борьбу. Ошибкой было бы, однако, переоценивать значение на древней Руси языческих пережитков. Кто без предвзятости всмотрится в процесс просветления христианством детски мифологических представлений древней Руси, тот увидит, какая разительная и всеобщая происходила в связи с ним переоценка ценностей.

Крещение означало для Руси уверование ее в Христову правду и пересмотр под этим новым углом зрения всего ее быта и всего духовного мира. Руководимый церковью, русский человек наново передумывал народный эпос, учился наново понимать все в мире и в жизни, наново строил свое существование – становился «новым человеком». То обстоятельство, что церковь без крайности не от- вергала ничего близкого и привычного русскому человеку, а по возможности, напротив, просветляла и облагораживала это близкое и привычное, придавая ему новое значение, христиански осмысленное, есть явление положительное, вне которого церкви было бы невозможно пронизать своею благодатью русскую жизнь и русскую психику в той мере, в какой это фактически произошло.

http://www.metanthonymemorial.org/VernostNo3.html